Мои литературные переводы (проба пера)

[ellie]

[L.F.]

[Винни71]

Кто меньше любим, тот больше даёт.

Это строчка плохо поется тоже.
_________________
Нет ничего хуже, чем делать правильный выбор против собственной воли. (Фунтик)

[Elektra]

[Винни71]

[Винни71]

[Винни71]

Жизнь даруй и, себя отдавая,

Жизнь даруют родители. А другому можно отдать всю свою жизнь, например.
_________________
Нет ничего хуже, чем делать правильный выбор против собственной воли. (Фунтик)

[L.F.]

[L.F.]

[Винни71]

[L.F.]

[Винни71]

Здесь тоже:
sii sempre presente risolvile i guai.
Прямо напрашивается:
Будь рядом всегда с ней, в беде помогай. (лучше "во всем", а то как-то пафосно).

Зачем тебе лишний слог?

Вообще, Лариса, сейчас я тебя отругаю: ритм это рабочий момент, который надо самостоятельно уже научиться приводить в порядок. Сказала Винни, у которой тоже была такая проблема. Но тем не менее.
Твоя задача, когда пробуешь петь, нужно попасть в каждый слог и не растягивать одну ноту на два слога или скороговоркой проговаривать и чтобы, по возможности не переносилось ударение. Вот можно прямо для каждой строчки составить рыбу с ударениями трям-трЯм-трям-ТрЯм-трям и по ней уже строй текст.
В общем, работай!
_________________
Нет ничего хуже, чем делать правильный выбор против собственной воли. (Фунтик)

[L.F.]

[L.F.]

[Винни71]

[L.F.]

[Винни71]

[L.F.]

[Josephina]

Давненько я сюда не заглядывала. Пасхальной притчей я весной поделилась, а сейчас вспомнила, что у меня и рождественская "в портфеле" запрятана. Все из той же прежней югославской жизни. Довольно симпатичный и правдивый рассказик. Автор все тот же - Миленко Ергович. "Рождество в Зенице". Глава из книги "Род". Переводила, уж не помню когда. Тем не менее ушло в "Берега", №6 2017

Воспоминание о 50-хх: дни, когда пролетарии наряжали ёлки.

В то время, когда ударно строился социализм, казалось, что мы все думаем одинаково, и между нами нет никаких тайн, кроме некоторых недоразумений и недомолвок, способных вызвать только улыбку.
На Старый Новый год звонит мне мама из Сараева. Говорит - у меня есть для тебя притча. Рождественская. Всегда, когда случается что-то выдающееся, или е кто-то расскажет о чем-то, или - что бывает чаще всего - она сама вспомнит что-то из собственного детства, или ещё лучше из того времени, когда ее самой еще не было на свете, обязательно позвонит мне и поделится. От этого она получает огромное удовольствие, и жаль, что я не записываю эти телефонные разговоры. Кое-что из ее историй потом попадает в мои книги, но большая часть остаётся между нами, только для того, чтобы не забылась напрочь.
Так вот, что она мне рассказала в Старый Новый год.
Мамин брат, моя дядя Драган, сразу после войны учился в Любляне на металлургическом факультете. Защитив диплом, он вернулся в Боснию, в Зеницу, где на австро-венгерском фундаменте создавалась югославская тяжёлая металлургия. Металлом, произведенном в Зенице, потом вооружатся белграды и загребы, при его участии будут решаться хорватско-сербские вопросы, на базе его будет основано славное судостроение Югославии, им нашпигуют все хрупкие мосты, перекинутые через горные реки и ущелья одной прекрасной, но в то же время прОклятой страны, из этого металла, в конце концов, будет выковано оружие, которое свалит Югославию, сначала убив Вуковар, а потом и целую Боснию.

Дисциплинированный город. По партийному указу ёлку можно было наряжать после Рождества....

Дяде моему недоставало куража для такой важной работы и выполнения задач, поскольку по природе он был больше любопытный гедонист, чем альтруист и миссионер ради лучшего будущего. Т. С. Эллиот сказал, что традиции не наследуются, а приобретаются, а та, которую Драган вынес из родительского дома, не была исполнена верой в то, что когда-то может стать лучше.
Зеница в конце 40-х, начале 50-хх гг. представляла собой город. в котором живо перемешались пришельцы из разных времён и царств, польские и чешские чиновники и учителя, немецкие инженеры, австрийские кузнецы и рабочие, проливающие порт у мартенов, горстка венгров и какой-то чудом уцелевший еврей. А смешивались все эти чужаки с "домашним", выраженно мусульманским, католическим и православным элементом. Большая часть этой пестрой толпы вертелась около металлургического комбината и окрестных рудников, или работала там, или так или иначе зависела от них, поэтому город, не взирая на различия в образовании и статусе, был абсолютно пролетарским. Все здесь принадлежали к рабочему классу, это и сейчас видно по самому городу и открыткам с его достопримечательностями. Даже больше, чем по теперешнему населению. Тот пресловутый пролетариат существовал в довольно необычном сочетании с гражданскими традициями, которые привносили и поколениями сберегали почитатели Франца Иосифа от Северного моря, Кракова, Галиции и Праги, до Вены, Граца и Любляны. Может, во всём этом партия учуяла некую опасность, а с другой стороны, может, и не надо грешить на такую культурно-идейную проницательность партийцев, но истина заключается в том, что дружба и добрососедство главенствовали в Зенице почти до наших дней, чего не было в других боснийских и югославских городах.

Все наши обычаи

На самом деле, в Зенице как-то легко отправлялись в тюрьму, благо еще с австрийских времён до неё было рукой подать. Да вон она, и по сей день в центре города. В те послевоенные годы, о которых мы сейчас говорим, она была полна усташей и четников, должностных лицЮ чиновников и приверженцев Независимой Хорватии, а чуть раньше, ещё до возвращения моего дяди Драгана из Любляны, там томились за решёткой и мои близкие родственники по линии отца. Вот так им подфартило, что любовь к одному царству будет преследоваться в другом.

А что с ней делать, если раньше нарядишь, а нагрянет гостья из Комитета?

Не только в профессиональном смысле, Зеница должна была бы стать для Драгана идеальным местом. В его происхождении слились корни отца-полусловенца-полубоснийца, матери, в жилах которой текла половина швабской крови, а другая половина в равных долях представляла собой смесь Средиземноморья, Ориента и того, что провинциалы в маленьких странах с воодушевлением называют Средней Европой.
Поскольку отец Драгана, мой дед Франьо, был железнодорожник, дядя мой родился, жил и взрослел в маленьких городках рядом с рельсами до тех пор, пока не добрался до Сараева. Его дед настоятельно требовал, чтобы в доме говорили на немецком, а отцу хотелось, чтобы дети непременно знали словенский и помнили о корнях по линии отца, берущих начало в Кнеже под Толмином, а в сельской школе, куда его отдали, не было католического наставника, и, чтобы не отделять его от других детей, общению с Богом его обучали в мусульманском мейтефе (так он ошибочно называл мектеб). Выходило, что Бог действительно выписал ему мандат maksuz исключительно в Зеницу (maksuz - специально для чего-то, тюрк.. слово широко употребляется в современном боснийском языке).
Из Сараева он привёз свою молодую жену, мою тётю Виолу, самую прекрасную женщину из моего детства, которая не утратит своей красоты ни в зрелом возрасте, ни в тяжёлые годы. Отец ее под старость, для души, на старости лет начал писать морские и боснийские пейзажи. Он был тщедушный, добрый и полный человеческого тепла старец, как и все пришельцы его поколения, пленённый землями Боснии и Далмации, которыми одарила его судьба. Брат Виолы Роберт, бывший отличником сараевской средней школы, попал в концлагерь Ясеновац. Ему повезло, он сумел выжить за колючей проволокой, но это испытание наложило отпечаток на всю его оставшуюся жизнь. Я его запомнил, как совершенно аполитичного и из-за собственных взглядов чокнутого человека. Когда я вдруг подумаю о концлагерях, в первую очередь я вспоминаю о нём.

Рядом с Тито.

Представляю, насколько сильное чувство связывало эту пару, если Виола согласилась отправиться с Драганом в Зеницу в те времена обновления и повсеместной стройки.
На самом деле между Сараево и Зеницей всего восемьдесят километров, правда, очень длинных и далёких, которые в то время редко кто проезжал без особой надобности. Но Драган, как и следовало от него ожидать, успешно поднимался по служебной лестнице и в пятьдесят с небольшим стал директором доменных печей. Пост этот был очень ответственным и одним из наиболее значительных во всей югославской чёрной металлургии. Не надо объяснять, что в тогдашней стране на эту должность мог быть назначен человек, успешно выдержавший все из возможных проверок. Разумеется, Драган уже тогда был членом партии, смешно и подумать о том, что без этого вообще дали бы близко подойти к этим печам, но всё же знание профессии сыграло решающую роль. Идеология - это одно, но от идей сталь лучше не плавится. Помогает плавке металла определённо что-то совсем другое. Я заговорил об этом потому, что у Драгана в унаследованном багаже имелось такое, что в других отраслях и при разных обстоятельствах ограничило бы его карьерные возможности, особенно политически еи партийные: его брат погиб, воюя на стороне неприятеля. И произошло это всего-навсего лет десять-пятнадцать назад. Во всяком случае, ему всегда надлежало придерживаться верной линии в поведении, а он сам говорил, что это нелегко удавалось, поскольку "доброкачественный гедонист" был слабоват в области идеологии. Когда друг Тито наведывался в Зеницу, и перед его приездом превентивно очищали город от подозрительных лиц, священников, бывших павеличевцев и хорватских народных героев, дядя сопровождал высокого гостя на комбинате. Где-то у нас дома в неприглядном хаосе реликвий из прошлой жизни ещё должна храниться фотография, вырезанная из газеты, на которой Драган показывает Маршалу огнедышащее инферно доменной печи.
В самом начале его директорства, даже, может, в самый первый год, наступало Рождество, а Виоле, вероятно, захотелось нарядить ёлку перед ним, а не к Новому году, как предписывала партийная дисциплина. Вот и украсили ёлку в Сочельник, а потом произошло нечто странное: товарищ Савета Ярош сообщила, что придёт к ним в гости. Оба всполошились, с чего бы это, а Драган схватил ёлку и уже наряженную сунул в ванну.
Смею предположить, что сделал он это в тот момент, когда товарищ Савета уже позвонила в дверь, осознав, ЧТО может случиться, если она увидит украшенное раньше срока дерево. Санузел, к слову сказать, был в квартире совмещённый.

Напиток с сиропом из лепестков розы

Чедо и Савета Ярош были уже тогда и навеки остались ближайшими друзьями Драгана и Виолы из их дней, прожитых в Зенице. Чедо был чехом по происхождению. Савета - боснийская сербиянка, когда-то комсомолка, а позже член горкома партии Зеницы.
Может, сегодня кому-то покажется странным или идеологически неправдоподобным и очень далёким от реальности, но в действительности Виола и Драган были очень привязаны к товарищу Савете. Они с ней могли говорить о том, о сём, кроме того, конечно, о чём с другими не разговаривают. В наши дни с друзьями ведь не говорят, например, о сексе, особенно анальном, а тогда не принято было говорить о брате, который воевал по другую сторону или об украшении ёлки к Рождеству. А ради чего, собственно, да и непонятно, с кем об этом разговаривать до того, как пройдёт время и наши жизни превратятся в притчи, в которых все "розовые и пушистые", конечно, если мы вдруг не были непослушными и вредными. А если мы таковыми всё-таки были, то нас в любом случае забудут...
Итак, то ли товарищ Савета в тот день достаточно засиделась у Рейцев, то ли товарищ Драган и товарищ Виола столько страху натерпелись тогда, что каждая минута Саветиного визита тянула на год, всякий раз, когда она отпивала глоток "сока" они покрывались ледяным потом, так как с каждым глотком она приближала себя к посещению места, куда ей совершенно не надо было заглядывать.
Кто сейчас знает, о чём они тогда разговаривали, об этом забылось в тот же день, и уж тем паче, через пятьдесят лет вряд ли кто-то об этом вспомнит, хотя любопытно было бы узнать, показалось ли Савете что-то подозрительным в их поведении, ну, допустим, что и да, показалось, только она наверняка об этом давно забыла. Короче, всё, на счастье, удачно завершилось, поскольку гостья не удосужилась посетить места общего пользования и не столкнулась с идейным несоответствием моего дяди Драгана Рейца, директора доменных печей металлургического комбината в Зенице и гордости не только боснийской, но и всей югославской металлургии.
Мама позвонила мне на Старый Новый год, чтоб рассказать мне об этом эпизоде, о котором в семье, оказывается, частенько вспоминали, порой шепотком, чтоб, упаси Бог, не дошло бы до Ярошей, чтоб люди не рассердились, но меня притча каким-то образом обошла стороной. А в итоге получили мы хэппи-энд, так как событие в полном соответствии с правилами драматургии неожиданно получило продолжение.
Мама моя частенько посещает доктора Шеркана Талича, с которым знакома уже много лет, а это пропуск в мир людей, в котором многое подлежит обсуждению. Так или иначе один другому что-то да расскажет. Доктор Талич, как и все семейные доктора, на плечах своих носит увесистый рюкзак подобных историй, разных человеческих судеб, удач и неудач, чудес из жизней чужих и близких. Так вот, если б ему удалось, да не был бы еще он заложником собственного ремесла, вполне мог бы уважаемый медик стать ведущим сараевской хроники, или хотя бы репортёром некоторых сараевских районов и кварталов, где он занимается своей практикой, и откуда к нему стекаются разные пациенты.
Ну, и само собой, будучи таким особенным типом доктора, который выполняет свою работу, как священник, а дарует здоровье, как миссионер - веру, доктор Талич регулярно обходит людей в доме, в котором живёт сам.
И вот он рассказал, как на прошлое Рождество зашёл к своим соседям, пожилой паре, ему восемьдесят, ей чуть меньше, удивительно приятные люди, в здравом уме и памяти. Муж был однажды болен, но не сдался, и болезнь его отпустила. Из всех праздников больше других любит Рождество, жаль, что оно бывает только раз в году. Они с женой приносят в дом ёлку, и он украшает её игрушками, которые остались от его родителей, может быть, некоторые шары сделаны более ста лет назад, красивее просто не бывает, сегодня таких даже для королей не выпускают. Ещё он вешает на еловые ветки конфеты в шуршащих блестящих бумажках, помните, такие продавали лет пятьдесят назад, в то время, когда не купить было настоящих ёлочных украшений, и жили, в основном, бедно, но детей-то надо было чем-то побаловать, хотя бы снятой с ёлки конфетой. В конце концов, ёлка у него получается самая красивая во всём Сараеве. Посокльку в любой притче должны быть названы имена, доктор Талич говорит, как зовут его соседей: господин Чедо и госпожа Савета Ярош.

Смешные наши страхи


Вот м всё, что рассказала мне мама по телефону. Совершенно рождественская история, в стиле Фрэнка Капры, который вместо того, чтобы отправиться в Голливуд, остался в Зенице и Сараево. В наши дни госпожа Савета точно не станет сердиться, если узнает, что Рейцы от неё в ванне прятали аморально-аполитичную рождественскую ёлку. Такое было время и обычаи. Не очень здорово - гордиться своей семьёй и всей роднёй в целом, но от этого один шаг до гордости за свою нацию, а это недуг тяжёлый и неизлечмый, но я всё же немножко горжусь тем, что об этом эпизоде в семье говорилось с юмором и самоиронией, исключительно, как шутка в свой адрес и напоминание о теперь уже смешных страхах и трусостях, и никак иначе.
Когда в 1998 г. мой дядя Драган, которого я всегда звал барба Драган, лежал в Зенице в больнице, он захотел повидать меня ещё раз. Была зима, я ехал из Загреба на автобусе, вся Босния была в тумане, в снегу и в грязи, Зеница вся пропиталась тяжёлым угольным дымом, металлургический комбинат не работал. Больница была похожа на все другие больницы на свете, тут нечего описывать. Инсульт перекосил правую сторону его лица, и он сразу задал мне вопрос, шутки ради:"Ну, как, похож я теперь на Туджмана"? Нет, дорогой, ты для меня никогда ИМ не станешь.




Всех с Рождеством! И пусть у всех всё будет максимально только хэппи и без эндов.
_________________
"Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря".
Иосиф Бродский
"Чем дальше уходит время, тем более милым оно представляется".
Александр Ширвиндт

[Винни71]

Угадай мелодию. . Кто знает песню? (пардон за непраздничную тему )

Я праведно жить на земле не умея
Чужую любовь уводил не краснея
С тех пор, как мою Бог забрал не стесняясь
Ни капли стыда у меня не осталось

Богохульство у нас не карают законом
Но однажды меня подобрав под забором
Два охранника душу мою вытрясали
До нее достучаться пытаясь пинками

Потому что болтал я, что Господь наш обманом
В своем райском саду держал раньше Адама
И бродил тот глупец по Эдему не зная
Про добро и про зло за воротами рая

Как то раз человек протянул руки к ветке
Чтобы тайну узнать, плод отведав запретный
Испугавшись, что вдруг обретет тот свободу
Бог придумал ему время, смерть и погоду

Но не бог, а те двое за мою смерть в ответе
Значит, плод тот растет где-то на этом свете
И не бог, а все те, кто придумал нам храмы
Тайну зла и добра скрыл от нас за обманом
_________________
Нет ничего хуже, чем делать правильный выбор против собственной воли. (Фунтик)